– Ума лишилась… – пробормотала она, глядя на то, как Анютка обеими руками ерошит свои волосы, превращая их в воронье гнездо, проводит грязными от пыли руками по лицу, сбрасывает ботинки и забирается в лужу по самые щиколотки. Через пять минут она радостно сказала:

– Ну, все, готово.

Перед ошеломленными цыганами стояла невероятно грязная, босая, в изодранном платье и пыльной шали лохматая девчонка-нищенка.

– Господи, ты чего с собой сотворила-то? – ужаснулся Гришка. – Мать родная не признает!

– А мне того и надо! – Сквозь слой пыли блеснули зубы, Анютка рассмеялась. – Толоконниковы-то меня знают как облупленную, а так… Яков Дмитрич, ваш уборчик позвольте… То есть пошла я.

– Куда?!

– Да туда. – Анютка, прижимая к груди Яшкин картуз, двинулась вдоль забора, и Гришка понял, что она идет прямо к калитке.

– Ты что, бестолковая?! – Он кинулся было за ней, но Яшка придержал его за рубаху.

– Стой. Кажись, знаю я, что она выдумала. Садись-ка сюда, в кусты.

Втроем они устроились в густых кустах черемухи у забора. Наступила тишина. Совсем рядом в яблоневых ветвях свистела иволга. Со стороны щукинского дома проорал петух. Пахло мятой и шиповником, в кустах гудели пчелы. Маргитка еще некоторое время шепотом ругалась по поводу безнадежно пропавшей шали, но вскоре умолкла и она. А еще через минуту со стороны дома Толоконниковых послышался звонкий голос Анютки, поющей песню:

Слети к нам, тихий вечер, на мирные поля,

Тебе поем мы песню, вечерняя заря…

Глаза Гришки стали круглыми, как орехи. Он выронил изо рта соломинку, которую жевал все это время. Запинаясь, выговорил:

– Это… кто поет-то?

– Она, Анька… – пожал плечами Яшка. – Она же в церковном хоре поет, голос дай боже!

– А вот и ничего особенного, – тут же сказала Маргитка. Зеленые глаза ее сузились.

– Молчи, дура! У тебя и половины такого не будет. – Яшка восхищенно покачал головой, взглянул на Гришку. – Вот черт, девчонка-то… До чего додумалась! Уж если ты тут чуть чувствий не лишился, то Толоконниковы и вовсе ошалеют. Ну, с богом, живо на забор! Маргитка, жди тут! Ежели чего – свисти, как я тебя учил!

Маргитка согласно кивнула. Но едва парни скрылись за забором, как она быстро побежала вдоль забора к калитке Толоконниковых. Чистый голос слышался все ближе, и вскоре Маргитка увидела Анютку. Та стояла возле калитки в пыли, протянув Яшкин картуз в сторону забора, и пела романс. Вскоре вышла прислуга Толоконниковых, толстая рябая девка. Она открыла калитку и жестом пригласила Анютку войти. Высунувшись из куста, Маргитка видела, как та, робко кланяясь, приближается к веранде, как что-то отвечает на басистый вопрос хозяина дома и после этого, сложив руки на груди, запевает новое:

Ах, зачем эта ночь так была хороша,

Не болела бы грудь, не страдала б душа…

Маргитка вытянула шею. Кусты крыжовника за верандой чуть заметно качались, но Маргитка знала: Яшка с Гришкой стараются вовсю. «Вот интересно: успеют все ободрать или нет?» – подумала она. И в тот же миг над Большой Грузинской грянул визг:

– Ах, нечисти! Мелентий Силыч, гли-ка! В кустах-то! Ах, матушка пречистая, помогите-е-е!

Маргитка как ошпаренная выскочила из куста: заметили! За забором поднялись крик, вопли, ругань, к которым вскоре присоединилось яростное собачье рычание. Из калитки опрометью вылетела Анютка, за ней выбежали Яшка и Гришка. А вслед за ними вырвались, давясь лаем, знаменитые толоконниковские цепные кобели.

И началась погоня. Впереди всех, поднимая пыль и задрав юбку до колен, с отчаянным визгом мчалась Маргитка. За ней несся Яшка, прижимая к себе завязанную на животе рубашку с крыжовником, а позади бежали, взявшись за руки, Гришка и Анютка. Они заметно отставали: босая Анютка спотыкалась на каждом камне.

– Скорее ж ты, курица! – Гришка дергал ее за руку все сильнее: собаки нагоняли.

– Не могу я, Гри… Гри… Григорий Ильич… – простонала Анютка, хватаясь за грудь. – Мочушки нету… Все ноги сбила…

– Скорее, порвут!

– Бросьте меня, бежите сами…

– Еще выдумала! Ну, залетная, шевелись! Немного осталось!

Неожиданно Анютка с силой вырвала руку и остановилась.

– Ты с ума сошла! – завопил Гришка, кидаясь к ней, но было поздно: из-за поворота вынеслись огромные собаки со вздыбленными загривками. Гришка дико осмотрелся по сторонам в поисках палки или булыжника, но Анютка грозным жестом приказала ему не шевелиться и, глубоко вздохнув, шагнула навстречу собакам. Теперь уже не было сомнений: девчонка рехнулась от страха. Гришка все-таки успел поймать ее за подол, но Анютка резко вырвалась, опустилась на четвереньки прямо перед красными, оскаленными, роняющими пену пастями… и на всю Грузинку раздалось угрожающее собачье рычание, перешедшее сначала в лай, а затем – в захлебывающийся брех. Гавкала Анютка художественно, как настоящий сторожевой пес. Толоконниковские кобели растерянно заворчали, попятились. А когда Анютка, войдя в роль, кинулась на них на четвереньках, собаки повернулись и дружно бросились назад в переулок – только пыль взметнулась столбом. Стало тихо. Из-за заборов свесились головы обывателей. С другой стороны улицы потрясенно глядели Маргитка и Яшка. А Анютка села в пыль, закрыла лицо руками и расплакалась навзрыд. Гришка растерянно оглянулся на Яшку. Тот энергично закивал: мол, давай, утешай. Гришка подошел, сел рядом, тронул дрожащее плечо в прорехе платья.

– Что ж ты сейчас-то, глупая, воешь? Ты… тебе как в голову-то такое пришло?

– Батюшка покойный выучи-и-ил… – заливалась в три ручья Анютка. – Они охотник были, всегда говорили: собак бояться нельзя… Они – на тебя, а ты – на них, да кричи что есть мочи… Уж как я боялась, что вас схватят, господи-и-и…

– Ну, совсем дура! – только и сумел сказать Гришка.

Анютка перестала плакать; всхлипывая, влюбленно посмотрела на него снизу вверх мокрыми глазами. Рука Гришки все еще была на Анюткином плече, и он решился снять ее лишь тогда, когда подошли Яшка и Маргитка.

– Вот хитрющая девка, – уважительно сказал Яшка. – Гриха, а ведь не всякая таборная цыганка так-то додумалась бы, а?

Гришка подтвердил, что да, и таборная бы не додумалась. Рядом стояла и смотрела сощуренными, злыми глазами Маргитка, и ему ужасно хотелось освободить руку из Анюткиных пальчиков, но девчонка держала крепко. Подумав, Гришка спросил:

– Скажи-ка, а Яков Васильич слышал, как ты поешь?

– Как не слышать, слышал, – смущенно улыбнулась Анютка. – Они меня даже в хор звали.

– А ты что же?

– Да куда же мне в хор-то? И не цыганка я вовсе, и не певица… И расположения не чувствую.

– А какое тебе нужно расположение? – удивился Гришка. – У тебя голос просто небесный, если бы моя мама услышала, она бы тебя на руках носила! А что не цыганка – это пустяки. И в «Стрельне», и в «Яре» русских много. И хорошо поют. По-моему, тебе в хор обязательно нужно.